=ОДА ПАЛАЧУ=

Ткет время саван одиночества,
Скрывает истину туман.
И стынет кровь от слов пророчества,
И ест глаза, как дым обман.

Клубится пар на взрытом поле,
Где ищет пищу черный грач….
Встает вопрос по чьей-то воле:
«Кто ты? Творец или палач?»

Славна история Отечества,
В своем кипении веков.
Победы хмель пьет человечество
Из кубков-черепов врагов.

Земля, пропитанная кровью,
Блестит, как влага, на броне,
И крестит, словно всех с любовью,
Палач на вздыбленном коне.

Пожарищ дым в глазах багровый,
Крик тысяч жертв, бросает в дрожь.
Одна лишь мера власти новой –
Жизнь человека – медный грош.

Не крест святой, ни лик иконы
Не остановят длань с мечом,
Когда ты создаешь законы,
Что б стать «законным» палачом.

Тонка граница Тьмы и Света,
Сплелись в клубок Добро и Зло.
И ясного не жди ответа
В вопросе: «Что ж произошло?»

Листай затертые страницы
И знай, историю творя,
Порой слагают небылицы
Все, примеряя «под себя».

Вопросы множит меч кровавый.
Кто прав – иль жертва, иль палач?
Как оценить удел державный,
Что строится сквозь стон и плач?

Кого примером возвеличить?
Кого презреньем наградить?
А миллиардное безличье
Желает просто мирно жить.

Но всё, как прежде происходит,
Любовь и доброту, презрев,
Рождая новый мир, приходит
Палач, что как голодный лев,

Он связь времен крушит и с болью,
Со смертью, с жертвами, с огнем….
Он удобряет «нивы» кровью,
Что б «новь» взошла еще при нем.

Так может Бог, создав и прокляв,
Открыл нам тайну бытия:
«Рождаться в муках, боли, крови –
Сё, человек, судьба твоя…».

И так же новый мир зачатый
У революции в грехе,
Приходит, пламенем объятый,
С кровавым знаменем в руке.

Тогда нет смысла лицемерить,
Всему есть день, всему есть час.
Хоть в это трудно, право, верить,
Палач живет в любом из нас.

Но был пример нам дан от Бога,
Через прощенье палача,
Как будь-то, пролегла дорога
Без топора, петли, меча.

Один с креста, крича от боли,
Просил прощения для тех,
Кто гвозди медные в ладони
Вбивали под всеобщий смех.

Пытался он построить царство,
Где милосердье и любовь
Делами правят государства,
Не проливая чью-то кровь.

Он, на себя, грехи, взяв наши,
На пытки, смерть и боль пошел.
Испив до дна позора чашу,
На крест бессмертия взошел.

Дал Рок нам два пути к расцвету:
Один, как ад, залит в крови,
Второй, с креста, не ждя ответа:
«Прости их, Господи, прости!»

Вот выбор! Топором играя,
Рубить ли головы с плеча?
Или с креста, смерть презирая,
Простить, как брата, палача?

Но явью стало ли «Прощенье»?
Разрушен храм, что был века.
Петлю накинула на шею
Пилата твердая рука.

Где те, кто яростно кричали:
«Распни! Распни! Распни его!»
Проклятье бед, невзгод, печали
На плечи тяжко им легло.

Века несет проклятье оно,
Не человек, а весь народ.
Крестом Голгофы заклейменный,
Из рода в род, из рода в род.

Что это? Новая гаррота?
Не лучше ль смерть под свист меча?
Чем ждать веками искупленья
Грехов, с проходом палача?

А может, есть путь третий – главный?
И нам не виден он пока
Живет в нас крепко дух державный,
Палач под сенью топора?

Ткет время саван одиночества,
Скрывает истину туман,
И стынет кровь от слов пророчества,
И ест глаза, как дым, обман.

Это единственное мое стихотворение о лошадях. Чем больше о них узнаю тем все меньше слов находится для их описания.
И вот еще фоточка
http://s51.radikal.ru/i133/0910/91/2a581801a56c.jpg

Любовь и Месть.
Это произошло тогда, когда по бескрайним прериям носились табуны диких лошадей, свободных мустангов. На этих прекрасных равнинах родился тот о ком пойдет наша история, история, которая не могла счастливо кончиться, эти лошади были слишком свободны. Наш герой был черным прекрасным жеребцом, черным как смоль. Его атласная кожа, бархатилась и светилась на солнце. Он вырос, и выросла и она, та, которую он полюбил. Она была прекрасной кобылицей, белой масти, нет не серой, а именно белой, нежной как лепесток розы. Он порхал перед ней, жеребец был окрылен и счастлив. Потом был бой за его любовь, и он его выиграл. Они вместе отправились создавать свой табун, они гуляли по этим прекрасным местам, играли, резвились. Но счастье не могла продлиться долго, в эти места пришел человек. Жадный и алчный, ему нужны были мести для полей, для скота, а эти дикие красавцы мешали ему. Ни в чем неповинные животные стали жертвой покорения Дикого Запада.
Это произошло утром. Он почувствовал беду и протяжно заржал, она ответила ему, что ей тоже не спокойно. Резкий запах подожженных прерий ударил в нос, вдали появились тени всадников. Он поспешил спасти ее и стал уходить, но было поздно, человек жег все кругом. Жеребец стал метаться, ему было страшно за подругу и его, не родившегося сына. Он хотел их спасти. А красный цветок наводил панику и ужас. Он и она помчались с этого ужасного места, по дороге они встретили табун с северных равнин. Их вожак уводил их, но люди, они шли по пятам и обстреливали, ни чем не повинных лошадей, ведь человек сам ворвался в их мир. Они уходили, рядом падали трупы убитых лошадей, гордых красавцев, не захотевших покориться. Он уходил, он спасал ее. Эти прерии были для него открытой книгой, зная все лазейки, жеребец увел ее в сторону от бешено несущегося стада, которое в панике могло затоптать их. Но вороной бы опытен, хоть и юн, недаром в нем текла кровь его предков, вожаков. Один всадник, и за ним и другой отделились вслед за ними, но вороной видел только одного, увы, он не знал, что люди не ходят поодиночке. Они уходили все дальше и дальше, но преследователь не отставал, ему ради азарта хотелось убить этого редкого красавца, а потом хвастать своим трофеем. Это был сын хозяина ранчо, а второй был его отец, хозяин пошел по обходной дороге. Вороной спрятал свою подругу в ущелье, а сам стал уводить человека, уводить как можно дальше от тех мест, где была его любовь, его будущее.
Гонка была не на жизнь, а на смерть, жеребца гнала жажда жить, жить ради нее, человека самолюбие. Он не боялся за себя, вороной был спокоен, его подруга в безопасном месте. Наш герой не знал о втором, который все видел. Второй человек направил своего коня туда, где была белянка. Она судорожно прислушивалась, несчастная, кобылица подумала, что это вороной. Белянка подала радостное ржание, приветствуя своего героя. Резкой молнией грянул выстрел, она ничего не поняла, не почувствовала. Отец был доволен, хоть не вороной, так хоть его подруга.
Выстрел. Вороной запрядал ушами. Шум как раз с того места где была она. Что-то больно кольнуло в сердце, словно он понимал, это конец. Но преследователь не отставал. Вороной почувствовал, как заныло его сердце, «не может быть» пронеслось у него в голове. Он намеренно, на огромной скорости пошел на самые опасные скалы, лошадь сына не выдержала. Шарахаясь из стороны в сторону, пегая скинула седока, а сама помчалась прочь. Вороной поспешил как можно скорей, он переживал, что его подозрения сбудутся, но он хватался за надежду как за нить, что все обошлось.
Вороной подошел к ущелью, он протяжно заржал, в ответ тишина. Беда ответила молчанием. Он не верил, он звал ее, снова и снова. Подозрения усиливались, вороной заскочил в то место, где должна была его ждать его подруга. Увиденное перечеркнуло его жизнь на до и после. Она, прекрасная и невинная лежала. На мордочке запечатлелось счастье. Если бы не кровавое пятно во лбу, можно было подумать, что она просто лежит. Вороной толкнул ее мордой, он не верил, не верил, что ее могут убить, он же так старался. Не теряя надежды пытался ее разбудить, пытался согреть ее своим телом… Но все напрасно, она не шевелилась. Он встал не дыбы, заржал, дико неистово, в этом ржании отразилась боль, ненависть. «Только не она» проносилось у него в голове. Этот ржание, нет, не ржание, крик, крик боли и отчаяния далеко проносился по прериям. «За что так поступили с ней, что она сделала». Вороной пытался снова и снова ее поднять, почему она не отвечает, его сердце не верило что для нее все кончено, конь не хотел в это верить. С каждым часом угасала надежда. А когда он понял, что надежды нет, что это конец, его сердце зарыдало, оно рвалось на части, от той боли и отчаяния. Надежда угасла, но он не хотел уходить от нее, вороной лег рядом с ней, крупные слезы капали с его глаз…
Он пролежал с ней всю ночь. Конь ни на что не надеялся, тупая боль сковала его сердце, мысли, чувства. Когда чуть забрезжил рассвет, вороной поднял голову, на его лице отобразилась жуткая улыбка, слеза так и застыла. Он знал, он будет мстить. Мстить за свою любовь, за своего сына. Конь встал, кинул последний прощальный взгляд, и нежно и трогательно положил рядом с ней цветок. А потом, полный решимости, пошел по следу, оставленному конем убийцы. Жеребец его нашел, человек ночевал в лесу, он дожидался второго. Ранним утром тот грелся у костра. Вороной не мог простить погубленную любовь, сама его жизнь потеряла всякий смысл. Резкий топот копыт заставил человека оглянуться, он был поражен, не него летел тот самый вороной. Человек схватил ружье и дал залп. Но гонимый местью конь не чувствовал ран, он налетел на человека и смешал его с землей. Для хозяина ранчо все было кончено, он получил за столько безвинно убитых и лошадей. Но вороной, опьяненный своей местью, продолжал топтать мертвое тело…
Силы оставляли вороного, раны, смертельные раны на груди забирали его силы. Но ему было все равно, он стоял и тяжело храпел над убийцей, который сам стал жертвой. Он упал на передние колена, потом завалился на бок. Конь засыпал, в предсмертной агонии он увидел всю свою жизнь, свою маму, прекрасный мир, который так любил. А потом ее, она махала ему хвостом. Ее образ прекрасный и чистый, он ей улыбнулся, и с этим погиб, погиб удовлетворенный своей местью… (Муза)

СТИХИ О РЫЖЕЙ ДВОРНЯГЕ

Хозяин погладил рукою
Лохматую рыжую спину:
- Прощай, брат! Хоть жаль мне, не скрою,
Но все же тебя я покину.

Швырнул под скамейку ошейник
И скрылся над гулким навесом,
Где пестрый людской муравейник
Вливался в вагоны экспресса.

Собака не взвыла ни разу,
И лишь за знакомой спиною
Следили два карие глаза
С почти человечьей тоскою.

Старик у вокзального входа
Сказал: - Что? Оставлен, бедняга?
Эх, будь ты хорошей породы...
А то ведь простая дворняга!

Огонь над трубой заметался,
Взревел паровоз, что есть мочи,
На месте, как бык, потоптался
И ринулся в темноту ночи.

В вагонах, забыв передряги
Курили, смеялись, дремали...
Тут, видно, о рыжей дворняге
Не думали, не вспоминали.

Не ведал хозяин, что где-то
По шпалам, из сил выбиваясь,
За красным мелькающим светом
Собака бежит, задыхаясь!

Сподкнувшись, кидается снова,
В кровь лапы о камни разбиты,
Что выпрыгнуть сердце готово
Наружу из пасти открытой!

Не ведал хозяин, что силы
Вдруг разом оставили тело
И, стукнувшись лбом о перила
Собака под мост полетела...

Труп волны снесли под коряги
Старик! Ты не знаешь природы:
Ведь может быть тело дворняги,
А сердце - ЧИСТЕЙШЕЙ ПОРОДЫ!

ДИКИЕ ГУСИ

(Лирическая быль)

С утра покинув приозерный луг,
Летели гуси дикие на юг.
А позади за ниткою гусиной
Спешил на юг косяк перепелиный.

Все позади: простуженный ночлег,
И ржавый лист, и первый мокрый снег...
А там, на юге, пальмы и ракушки
И в теплом Ниле теплые лягушки.

Вперед! Вперед! Дорога далека,
Все крепче холод, гуще облака,
Меняется погода, ветер злей,
И что ни взмах, то крылья тяжелей.

Смеркается... Все резче ветер в грудь,
Слабеют силы, нет, не дотянуть!
И тут протяжно крикнул головной:
- Под нами море! Следуйте за мной!

Скорее вниз! Скорей, внизу вода!
А это значит - отдых и еда! -
Но следом вдруг пошли перепела.
- А вы куда? Вода для вас - беда!

Да, видно, на миру и смерть красна.
Жить можно разно. Смерть - всегда одна!..
Нет больше сил... И шли перепела
Туда, где волны, где покой и мгла.

К рассвету все замолкло... тишина...
Медлительная, важная луна,
Опутав звезды сетью золотой,
Загадочно повисла над водой.

А в это время из далеких вод
Домой, к Одессе, к гавани своей,
Бесшумно шел красавец турбоход,
Блестя глазами бортовых огней.

Вдруг вахтенный, стоявший с рулевым,
Взглянул за борт и замер, недвижим.
Потом присвистнул: - Шут меня дери!
Вот чудеса! Ты только посмотри!

В лучах зари, забыв привычный страх,
Качались гуси молча на волнах.
У каждого в усталой тишине
По спящей перепелке на спине...

Сводило горло... Так хотелось есть!..
А рыб вокруг - вовек не перечесть!
Но ни один за рыбой не нырнул
И друга в глубину не окунул.

Вставал над морем искрометный круг,
Летели гуси дикие на юг.
А позади за ниткою гусиной
Спешил на юг косяк перепелиный.

Летели гуси в огненный рассвет,
А с корабля смотрели им вослед, -
Как на смотру - ладонь у козырька, -
Два вахтенных - бывалых моряка!

1964 г.